[3]
Через полтора месяца нашего пребывания в полку на периметр пришла зима. Пришла она как-то сразу. Вот вчера еще моросил промозглый дождик вечной осени Зоны, а сегодня резко уже выпал снег и в воздухе сразу запахло настоящей зимой.
В ноябре из части убыли последние дембеля. Наш сержант Киря дембельнулся еще в конце октября. Теперь сержантов осталось пятеро. Но мы знали, это ненадолго. Скоро нас отправят по боевым ротам, и их снова станет шестеро. И мы не сомневались, кто будет шестым. Сюда привезут новых духов и все повторится. Помню как Кирю и ротного вызвали в строевую часть. Как Киря пришел оттуда, сияющий словно новенькая медаль, с известием, что завтра отправляется его партия. Как сержанты пили водку, закрывшись в полковой столовой, празднуя Кирин дембель, благо наша рота была в наряде по кухне. Как с утра Киря с чемоданом, где был бережно уложен, заранее подшитый, навороченный дембельский камуфляж и альбом с фотками, уже в гражданке стоял вместе с другими дембелями на плацу, выслушивая последние напутствия командира полка. А потом, те же самые Уралы, что полтора месяца назад привезли нас сюда в своих кунгах, увезли его и других таких же как он на вокзал, под прощальные крики остававшихся сержантов и наши завистливые взгляды. Они ехали домой, а нам до дома было так далеко, что не хотелось даже думать об этом.
Выпавший снег укрыл белым покрывалом все вокруг. Облака стали еще плотнее, ниже и тяжелее, почти не пропуская солнечный свет. Казалось, что вокруг наступили вечные сумерки. На смену не прекращавшемуся раньше дождю пришла, постоянно сыплющаяся с неба, мелкая снежная пороша. С наступлением холодов, забот у нас прибавилось. Учебные роты, помимо каждодневного разгребания снега возле казарм и других зданий части, должны были каждый вечер направлять по взводу солдат на подвоз угля к котлам, в полковую кочегарку.
Между тем служба, к которой мы уже успели попривыкнуть, шла своим чередом. День обычно начинался с шести часов утра, с громогласного крика дежурного по роте «Рота подъем!». Дале построение и утренняя пробежка на зарядку до полкового спортгородка, под окрики одного из сержантов. Потом возвращение в казарму, сонные рожи остальных, только что проснувшихся сержантов, заправка постелей и наведение порядка в помещении роты. В семь часов завтрак в полковой столовой. Потом до обеда практические занятия на полигоне, стрельбище или полосе препятствий. В двенадцать – обед. После обеда – подготовка в наряды или в караул, либо теоретические занятия в учебном корпусе. В восемнадцать часов ужин. После ужина личное время, которое обычно тратилось на приведение в порядок обмундирования и чистку оружия после стрельб. Если удавалось выкроить время, то можно было написать письмо домой или прочитать полученное ранее.
Мама пишет, что сильно скучает и переживает. Я знаю, трудно ей сейчас одной. Пишу, что у меня все хорошо, пусть не волнуется. Фото ей с присяги послал. Говорит, что мне форма очень идет и, что я повзрослел. Беспокоится, не стреляют ли у нас. Пишу, что я в учебке, от периметра далеко, и в боевые роты еще не скоро, а стреляем мы только по фанерным мишеням. Кумовым письмо пришло. Андрюха ранен, но легко, попал в госпиталь. Мать сразу переполошилась, а как там у меня. Пришлось написать, что все в порядке, чтобы не волновалась. А вообще, если честно, конечно страшновато. Здесь за полтора месяца как-то уже привык. А как там будет в боевых, на периметре? Не известно. Сильно тоскую по дому. Разрешили бы сейчас домой идти, убежал бы бегом, в чем есть, даже бы без денег и документов.
В двадцать ноль, ноль общая вечерняя поверка на полковом плацу. В двадцать один час – отбой.
Обучение наше движется по плану. Еще до снега, мы закончили ознакомительный курс устройства и вождения автомобилей и боевой техники. Лучше всего у нас выходило управляться с учебным УАЗиком и нашим ротным Уралом, а вот с БТРом и БМП пришлось помучиться, петляя между искусственных заграждений и переваливаясь через колеи и ухабы учебного полигона, выслушивая матюки и получая подзатыльники от сержанта инструктора по вождению. Привал (лейтенант Привалов) сказал, что наш призыв ездит еще ничего, а вот предыдущий – два БТРа перевернул. Обучение инженерным сооружениям и саперно-взрывному делу, за которое отвечал Логарифм (лейтенант Логинов), сводилось обычно, не считая теории, к рытью различных окопов, под бдительным присмотром сержантов, на полковом полигоне, ремонту полосы препятствий или сооружению и наращиванию искусственных заграждений из разнообразной колючей проволоки по периметру забора, возле полковых складов.
Больше всего мы не любили политзанятия и психологическую подготовку, которые вел Кукус (старший лейтенант Кузнецов). Худой, с острыми чертами лица, нудным, монотонным голосом, от которого всегда хотелось спать, он был чем-то похож на крысу. И вовсе, даже отдаленно, не напоминал своего далекого предка, давшего название его фамилии. В роте его недолюбливали, причем не только солдаты и сержанты, но и офицеры. Уж слишком правильный и уставной он был. Хотя ходили слухи, что он или его родственники, дали взятку кому-то из штаба округа, что бы Кукуса не отправляли на периметр. Всегда чистенький и холеный, в идеально подшитом и выглаженном новеньком камуфляже и начищенных до блеска берцах, он, тем не менее, вызывал какое-то чувство внутреннего отвращения. На занятиях он либо заставлял нас учить разнообразные уставы, либо говорил ни о чем, штампованными, уже неоднократно слышанными фразами, как говорит всегда тот, кто никогда не был в настоящем деле, а только знает о нем понаслышке.
Что до занятий по рукопашке, то они проводились у нас, как впрочем, и в других учебных ротах, почти каждый день. Наш старшина Валибок, редко сам присутствовал на занятиях. Обычно их вели наши сержанты, которые с удовольствием использовали эту возможность для наказания всевозможных провинившихся. Бюрер наверняка знал об этом, и потому, когда самолично вел занятия, то от души мял бока и швырял сержантов, показывая новые приемы исключительно на них. При этом, он иногда шел на хитрость, сообщая, что не будет сегодня вести занятие по каким-то очень уважительным причинам, а потом внезапно появлялся, застав врасплох всех сержантов роты, собравшихся на нашу экзекуцию. По-видимому их реакция на это доставляла Бюреру особое удовольствие.
– Главное правило рукопашного боя, – говорил он, – в схватке побеждает тот, кто первый вспомнит, где у противника яйца, потому, что колотить по голове, в которой нет мозгов бесполезно, все равно сотрясения не будет, только звон в ушах.
Тем не менее, приемов он знал много, вполне достаточно, чтобы быстро и качественно сломать руку, ногу, ребра или шею, не только любому в роте, но и пожалуй во всей части. Ходили слухи, что Бюрер когда-то служил в спецназе. Его штурмовая группа должна была отбить у бандитов какую-то очень ценную научную экспедицию и вывести её в заранее намеченный район, где их должен был забрать вертолет. В заданный район они вышли. Только вот вертолет их там не ждал. Его отдали для съемочной группы центрального телевидения, внезапно приехавшей снимать какой-то патриотический репортаж о Зоне и службе на периметре. Группе пришлось выходить самостоятельно. Вышла только половина, да еще трое из семи участников экспедиции. По возвращении Бюрер, как замещающий убитого командира взвода, устроил нелицеприятный разговор со своим комбатом, не сумевшим проявить твердость перед начальством и отдавшим спасательный вертолет. В результате разговора у комбата сломалась челюсть, а старшину, как крупного специалиста в этом деле, отправили в учебный полк передавать опыт молодежи.
С наступлением зимы, самым не любимым делом, после лекций Кукуса конечно, стало несение караулов, особенно если на улице разгуливалась метель. Для того, что бы солдаты в карауле не спали, была придумана хитрая система оповещения. Солдат должен был постоянно, в течение двух часов пребывания на посту внутри двух рядов из колючей проволоки, обходить периметр охраняемого объекта, по очереди нажимая кнопки контрольных сигналов на столбах по углам периметра, и последнюю на охранной вышке. Через десять минут процедура должна повторяться. Если сигнал не поступал, значит караульный спит или отсутствует на посту. Обычно, после этого, разводящий сержант, во главе отделения «по тревоге» выдвигался на пост и, предварительно тихонечко забрав оружие, пинками будил спящего караульного, заработавшего себе абонемент на неделю по чистке караульного и ротного клозета. Так что приходилось, не смотря на бушующие порою ветер и метели, выбираться из хоть как-то закрытой площадки на караульной вышке и топать по узкой тропинке среди ветра и сугробов, стуча зубами от холода, от которого не спасали ни зимняя шапка, ни теплый бушлат, ни надетые сверху основных, утепленные штаны, ни меховые берцы, и нажимать проклятые кнопки.
К концу декабря, уже вся программа нашего первоначального обучения была пройдена. Теперь нам предстояло перейти в боевые роты – на блокпосты. Краем уха, от сержантов и через Кистеня, мы узнали, что отправлять в боевые роты нас будут сразу после Нового года. Кистень, как мы и думали, оставался на сержанта в учебке, чем был очень доволен, хоть Ганс и не оставлял мечты насчет его разбитой напоследок рожи. По поводу распределения слухи ходили разные. Кто говорил, что земляков разлучать не станут. Кто, наоборот, говорил, что пополнение будут отправлять смешанное. В общем, все пребывали в неведении и легком мандраже. Одно было известно точно, что в боевых нас уже давно ждут, так как последние дембеля оттуда, как и из нашей части, отбыли по домам еще месяц назад.
Под конец нашего обучения Кунак решил устроить нам экскурсию на пропускной пункт периметра Зоны. Часть его охранявшая, входила в состав сто сорок третьего полка и находилась в пяти километрах от нашей учебки. Погрузив на Уралы, нашу роту повезли на периметр. Внешне приближение к пропускному пункту периметра Зоны ничем не выделялось, разве только увеличением потока различного автомобильного транспорта, постоянно снующего в попутном и встречном направлении. А так, все те же поселки и деревеньки, все те же дома и унылые зимние пейзажи за окном, все те же низкие облака и нудный мелкий снег. С внутренней стороны периметра возле пропускного пункта раскинулось довольно крупное поселение. Оно представляло собой плотное скопление каких-то административных зданий непосредственно у дороги возле КПП, а также размещенных поодаль, по обеим сторонам дороги, различных складов, ангаров и стоянок автомобильной техники. Все это было окружено улицами из жилых домов.
КПП охранял въезд за ограждение внутреннего ряда периметра. Ряд заграждений состоял из двухметровых бетонных столбов, на которые в два ряда была натянута колючая проволока. По низу и верху столбов была дополнительно протянута путанка. Дорогу перед КПП закрывал шлагбаум. Справа и слева за зданием КПП, прямо возле дороги стояли два БТРа, в любую минуту готовые перегородить проезжую часть. Наши Уралы остановились на асфальтовой площадке сбоку от шлагбаума, прямо перед проволочными заграждениями. Мы вывалили из машин и построились в колонну по три. К нам вышел бравого вида майор, наверное командир этой части. Он поздоровался с ротным, как со старым знакомцем. Они перекинулись парой слов о чем-то своем. Потом майор скомандовал нам «за мной шагом марш» и все направились за периметр. Оказалось, что внутренний ряд ограждений отделен от внешнего ряда пятисотметровой полосой отчуждения. На этой полосе, справа и слева от дороги находились различные здания заставы, охранявшей это пропускной пункт. Еще дальше за ними виднелась вертолетная площадка, со стоящими на ней четырьмя вертолетами. В конце полосы находился блокпост второго КПП и второй ряд заграждений. Точно так же, как и первый он состоял из бетонных двухметровых столбов, с натянутой в два ряда колючей проволокой. Однако в отличие от первого ряда, наружная сторона внешнего ряда заграждений была обвешена путанкой по всей высоте. Здание КПП внешнего ряда заграждений сильно отличалось от здания первого КПП. Оно не имело окон, было сложено из железобетонных блоков и походило больше на бункер нежели на жилое помещение. Справа от него стояла кирпичная сторожевая пулеметная вышка. Точно такая же стояла слева через дорогу, напротив здания КПП. Так же, как и возле первого КПП, возле второго, по обе стороны дороги стояли два БТРа. Кроме этого, здесь же в капонирах, прикрытая масксетью, стояла какая-то техника, возможно артиллерийские орудия или минометы. Выход в Зону Полного отчуждения закрывали железные ворота. Майор все время рассказывал, как несут службу бойцы на этом пропускном пункте и какие боевые задачи выполняют. Он подал сигнал подошедшему к воротам солдату. Тот нажал какую-то кнопку, и железные ворота с грохотом поехали в сторону, открывая дорогу. Наблюдая за этим процессом, мы ждали, что вот сейчас они откроются, и мы увидим ту самую легендарную и таинственную, полную аномалий и мутантов Зону, о которой так много всего слышали. Однако, ничего такого не произошло. За воротами была самая обычная местность, ни чем не отличавшаяся от той, что была с внутренней стороны периметра. Через нее вдаль уходила асфальтовая, чищенная от снега дорога. Она пролегала через широкий пять метров в длину мост, который поднимался на ночь тросами с помощью двух, стоящих по бокам кран-балок с лебедками. Под мостом находился глубокий и широкий ров, отвесные стены которого были либо бетонированы, либо выложены бетонными плитами. По словам майора, ров защищал от проникновения мутантов и бандитов за ограждение охраняемого периметра. Мы остановились возле самого рва. От внешнего ряда колючки ров находился примерно на расстоянии трех метров, и был, по словам майора глубиной два с половиной, а шириной четыре метра. Вправо и влево он уходил сколько хватало взора. Вид ограждений периметра и рва с мостом через него, если глядеть на них с внешней стороны вызывал странное чувство. Чувство чего-то чуждого, отдельного от нас, иного и угрожающего.
– А что там за строения вдалеке? – спросил кто-то из наших.
– Это один из поселков кордона, – ответил майор. Этот находится в полутора километрах от пропускного пункта. Есть еще, несколько подальше. Там живут местные жители и ожидающие разрешение на въезд беженцы, ну и сталкеры конечно. Жители и беженцы к нам относятся лояльно. Ну, а среди сталкеров разные встречаются. В целом здесь спокойно. Население кордонов стремится не ссориться с нами, а сотрудничать. На нашем пропускном пункте и на кордоне периодически работает научно-исследовательская группа. И если со временем учеными надежно подтвердится, что местность на кордоне не представляет опасности, периметр может быть передвинут вглубь кордона, и чистые территории нашей родины прибавятся еще на пару десятков, а может и сотен квадратных километров.
На этой оптимистичной ноте майор закончил свой рассказ и нашу экскурсию по пропускному пункту. Он проводил нас до Уралов, распрощался с нашим ротным, и мы все отбыли обратно в родную учебную часть. Новый год мы встретили еще в учебке. В нашу первую новогоднюю ночь в армии мы мирно спали, пока наши сержанты глушили заранее припасенную для такого случая водку в каптерном помещении роты, единственной комнате в роте, кроме оружейки, где не было окон, перетащив заранее туда старенький ротный телевизор. Потом, первого числа, конечно же, был торжественный ужин для всего личного состава в полковой столовой, с елкой, праздничным угощением из пирожных и лимонада, концертом самодеятельности из клуба соседнего села и новогоднее поздравление командования. Весело было тогда. Иногда мне кажется, что это был один из самых веселых и счастливых празднований Нового года в моей жизни. А главное, все еще были живы. Да…, мы тогда не думали о смерти. Мы знали: нас не могут убить, и мы все вернемся домой.
После окончания новогодних праздников, третьего января, наш ротный собрал нас всех в комнате для политзанятий и зачитал приказ о распределении в боевые роты. Кистеня, естественно, оставили в роте на сержанта. Всем остальным предстояло служить на заставах и блокпостах соседнего сто сорок третьего стрелкового полка четырнадцатой отдельной моторизованной стрелковой дивизии специального назначения по охране внешнего заградительного периметра Зоны Экологического бедствия и Полного отчуждения. Распределение происходило по взводам. Мой, третий взвод, где из наших, кроме меня, были еще Клин, Висел и Раджа попал соответственно в третий боевой батальон. Кроме нас сюда же вместе со своими земляками попали Рыба и Кузя. Ганс вместе с Мурашем и Вальнем попали во второй батальон. На следующий день за нами пришла колонна из пяти дизельных Уралов. Погрузившись на них со своими вещмешками, наша рота отправилась к новому месту службы.
Далеко ехать не пришлось. Головная часть сто сорок третьего полка находилась на том самом пропускном пункте, куда месяц назад нас возил на экскурсию ротный. Она состояла из батальона личного состава и офицеров штаба полка. В состав первого батальона входили рота связи, пеленгации и спецоборудования, автотранспортная рота и рота боевого охранения, непосредственно несущая службу в караулах и патрулях по охране периметра. Кроме них была еще рота материального обеспечения и прикомандированный вертолетный взвод, состоящий из летчиков, а так же механиков и другого обслуживающего персонала. Нас всех разместили в отдельной карантинной казарме, где нам предстояло дожидаться транспорта с застав своих батальонов. Они не заставили себя долго ждать, и уже вечером мы все отбыли по своим частям. Наш третий взвод на двух Уралах отправился на юг, в расположение третьего батальона.
В вечерних сумерках мы ехали куда-то, по проселочным дорогам, трясясь на ухабах в кунгах наших Уралов. Через пятнадцать минут прибыли на место. Уже темнело. Мы со своими пожитками выгрузились из машин и строем проследовали в часть. Внешне застава третьего батальона очень напоминала головную часть полка. Точно такое же освещенное прожектором КПП первого ряда ограждения периметра, со шлагбаумом и двумя БТРами по обе стороны дороги. Очень похожие здания, ангары и казармы с обеих сторон от неё и даже темная масса второго КПП с вышками и железными воротами в Зону, все было уже знакомо. Нас подвели к штабу. Из него вышел капитан, с повязкой «ДЕЖУРНЫЙ ПО ЧАСТИ». Доставивший нас старлей, поздоровался с ним за руку. Перекинувшись парой слов, они скрылись в помещении штаба, а минуты через две вернулись обратно. Еще через пару минут к ним, откуда-то, подошел еще один капитан и, поздоровавшись, повернулся к нам. Он взял у привезшего нас офицера из дипломата какой-то список и стал его зачитывать вслух, называя фамилии. Те, чьи фамилии называли, выходили на шаг вперед. Всего набралось двенадцать человек. Я все ждал. Что назовут мою фамилию или моих друзей. Но наши все остались на месте. Вышедшим из строя, старлей скомандовал «на пра-во» и куда-то повел. Нас оставшихся, отвели в какую-то пустую казарму, где стояли двухъярусные кровати, с лежащими на них матрасами без подушек и одеял, и велели размещаться здесь на ночлег. Наш старлей запер входную дверь и расположился здесь же в казарме, в кабинете в конце коридора. В казарме было тепло, но как-то не уютно. Пустая, она создавала впечатление заброшенности и запустения, нагнетая тоскливые чувства. Сон не шел, и мы долго еще болтали в темноте, размышляя о том, что ждет нас впереди.
Утро разбудило нас резким кряканьем сигнализации на стене в казарме. Мы все подскочили на своих кроватях и сели в недоумении, что же делать дальше. Вообще-то утром, царившую еще за окном, но уже начинающуюся потихоньку рассеиваться темноту, можно было назвать только условно. Кряканье сирены на стене, прекратились так же резко, как и начались. Наш старлей подошел к, висящему на стене телефону и, сняв трубку, куда-то позвонил, что-то выяснив. Потом он повернулся к нам.
– Ложная тревога, всем отдыхать.
– А что случилось, товарищ старший лейтенант? – спросил кто-то из наших.
– Ничего страшного, несколько собак к воротам вышло.
Развернувшись, он ушел к себе. До подъема, видимо, было еще долго, но сон уже не шел. Дыхание Зоны пахнуло на нас. Мы все вдруг представили, как стая злобных мутантов несется в сторону блокпоста КПП, как надрывно воет сирена, как быстро по тревоге занимает свои места боевой расчет, как бьют по свирепой животной массе пулеметы с вышек и БТРов около КПП. Почему-то думалось, что истинное положение дел от нас скрыли. Кто-то стал представлять вслух, что было бы, если бы стая злобных тварей прорвалась бы на территорию части. В обсуждении своих впечатлений и фантазий, мы просидели так до самого рассвета.
Утром, в девять часов, в нашу казарму зашли два офицера. Наш старлей построил нас в одну шеренгу. Он опять начал зачитывать список, и мы, слыша свою фамилию, делали шаг вперед. На этот раз в список попали Висел и Кузя. Всего восемь человек. Закончив читать, старлей скомандовал: «Первая шеренга, три шага вперед, марш! Кругом!». После этого он представил нам вошедших офицеров.
– Командир восьмой роты нашего третьего батальона, – капитан Желтов. Тем, чьи фамилии я сейчас назвал, предстоит следующие три года служить под его началом. Командир девятой роты – капитан Морозов. Все оставшиеся поступают в его распоряжение. Через две минуты построение возле казармы. Разойдись.
Две минуты спустя, мы, попрощавшись с друзьями, уже шли шеренгой в сторону первого КПП, каждые за своим новым ротным. Почему-то вспомнился старый фильм о войне бывшей еще до Удара. Там лихие десантники стойко сражались с беспощадными врагами в далекой стране Афганистан. И вот теперь девятая рота ждала меня.
За шлагбаумом нас ожидали две машины: старенький ЗИЛ-131 с кунгом и потрепанная тентованная «шишига» (ГАЗ-66). Именно на нее и указал нам наш ротный. Загрузившись в нее и усевшись на откидные скамейки вдоль бортов, мы тронулись в путь. Через десять минут болтания по ухабам и колеям проселочной дороги, мы прибыли в расположение нашего нового места службы.
Блокпост девятой роты был самым южным, не только в батальоне, но и во всем полку – в «Сочах», как у нас шутили, намекая на бывший курортный город где-то на юге, на берегу Черного моря, хотя на курорт наш блокпост походил мало. Это сразу бросилось в глаза. Он был самым дальним, и это обстоятельство накладывало свой отпечаток на несение службы и быт подразделения. То, что мы увидели, сильно отличалось и от полкового пропускного пункта и от заставы батальона. Общим было лишь то, что через блокпост проходила дорога в Зону, но в отличие от полковой и батальонной, она была грунтовой. КПП первого ряда заграждений отсутствовало совсем. Вместо него и шлагбаума, здесь были широкие двустворчатые, сваренные из толстой арматуры решетчатые ворота. На ночь они, очевидно, запирались на замок, который висел тут же, зацепленный на одну из створок. Сейчас ворота стояли нараспашку. Внутренний периметр первого ряда заграждений состоял из уже знакомых бетонных столбов и двух рядов, натянутой на них, колючей проволоки. Никакой путанки или каких-то иных заграждений на них больше не было. Проехав в ворота, «шишига» двинулась дальше по расчищенной от снега дороге, через полосу отчуждения, которая здесь была много уже, и вскоре остановилась возле какого-то здания. Выпрыгнув из кабины, ротный велел нам построиться возле машины.
То, что мы увидели, казалось на первый взгляд удручающим. Почти ничем не занятое двухсотметровое пространство полосы отчуждения выглядело пустынным и унылым. Строения скучились вблизи второго, внешнего ряда заграждений и были немногочисленны. Здание, к которому нас подвезли, напоминало обычную казарму и имело два входа. С одного конца, как потом выяснилось, в нем располагался штаб и ротный командный пункт, с узлом связи, а с другого – жилое помещение для офицеров роты. Справа и сбоку, чуть сзади, за штабом находилось неприметное здание трансформаторной, к которой со столбов тянулись линии электропередач. Возле неё, под массивным навесом на кирпичных столбах, застыл прицеп резервного дизель-генератора. Рядом с ним стояло большое количество бочек с соляркой, прикрытых каким-то брезентом. Далее, с множеством разнообразных антенн на крыше, вывешенных на четырех стойках, находился кунг поста радиолокации и пеленгации. Чуть дальше дымила трубой ротная кочегарка, возле которой были навалены огромные кучи угля и стояли два небольших гусеничных бульдозера. Прямо за штабом находился ангар продовольственного склада, а справа от штаба небольшое здание санчасти. Сзади к нему было пристроено помещение торговой точки – буфета-чайной, которую держал кто-то из местных. На противоположной стороне дороги находилась казарма для личного состава роты, возле входа в которую стояло несколько бойцов. К ней слева была пристроена практически такая же по размерам, значительная пристройка. Справа от казармы находился спортгородок, с всевозможными турниками, мини-футбольным полем и волейбольной площадкой. Еще дальше за спортгородком виднелась пустующая вертолетная площадка. Параллельно ей, слева, сразу за казармой располагались здания автопарка и два ангара для техники, возле которых так же копошились какие-то люди. Сзади и справа за вертолетной площадкой, на отшибе, обнесенный колючей проволокой, стоял ангар склада ГСМ. Метрах в тридцати слева от здания казармы и ангаров автопарка располагался ряд второго заграждения периметра. От первого ряда он отличался лишь, лежащей внизу, с внешней стороны, путанкой и наличием уже знакомого массивного здания блокпоста второго КПП. А так, все те же столбы с проволокой и даже распашные ворота из арматуры, запертые на замок – все было одинаковым. Вплотную, перед зданием блокпоста, наполовину закрывавшим её лестницу от Зоны, стояла сторожевая деревянная вышка. Сбоку, на её смотровой площадке висел прожектор, освещавший очевидно мост через ров, проходивший с внешней стороны периметра. С другой стороны дороги, закрытый стеной из бетонных блоков так, что с противоположной стороны рва видна была только одна, развернутая в сторону Зоны башня, стоял БТР. Прямо напротив ворот, на обочине дороги можно было разглядеть огневую точку, состоящую из ряда, наложенных друг на друга, мешков с песком, за которыми был установлен, покрытый брезентом, станковый пулемет НСВ-12,7 «Утес». Вправо и влево, с внутренней стороны, вдоль периметра уходили, прочищенные бульдозером дороги.
Ротный повел нас к зданию казармы. Войдя в роту, мы к своему удивлению не обнаружили, ни дневального, ни дежурного по роте, никто не кричал «смирно» и не бежал докладывать ротному. В оружейной комнате, имевшей почему-то две двери, находилось несколько человек чистивших или ремонтировавших на столах какое-то оружие. Взад и вперед по казарме, по каким-то своим делам ходили солдаты и, казалось не обращали на нас никакого внимания.
– Позови ко мне Кряжа, – обратился ротный к ближайшему солдату, а сам направился в левый конец коридора и скрылся за дверью с надписью «СТАРШИНА РОТЫ».
Тот быстро прошел в противоположный конец коридора и открыл дверь в спальное помещение.
– Кряж, Мороз зовет! – крикнул он.
Оставшись одни, мы стояли у входа, не зная, что нам дальше делать. Через минуту в коридор вышел Кряж, как мы вскорости узнали, наш ротный старшина. Он был контрактник и по возрасту, пожалуй действительно, старше любого в роте. Пройдя мимо нас, он скрылся за дверью ротной канцелярии. Из-за двери послышалось несколько резких реплик, значение которых мы не разобрали, но предположили, что они относились к несению службы нарядом по роте. После чего разговор перешел на более спокойные ноты. Через пять минут Кряж вышел из канцелярии и подошел к нам. Собрав у нас вещмешки, он принес их к двери каптерки, отпер её одним из связки ключей, прицепленных у него длинным тонким ремешком к пройме для брючного ремня, и бросил вещмешки туда. Закрыв дверь, он прошел мимо нас в спальник.
– Мурат, Дыба, духов привезли, займитесь пополнением! – крикнул он кому-то в спальнике и тут же скрылся за дверью.
К нам вышли два сержанта, за которыми вывалилось еще двое солдат. Они подошли к нам, пристально разглядывая каждого, так что я снова почувствовал себя арбузом на рынке. Как потом оказалось, все они, кроме Дыбы, наши будущие деды, и что на следующую осень им на дембель. Они тут же начали спрашивать у кого какой размер, камуфляжа, бушлатов и шапок, выбирая поновее и по размеру. Потом, тем, кто был выбран, поступило предложение поменяться на более старое, но в хорошем состоянии обмундирование. Видя наше замешательство и нерешительность, они предложили нам подумать. Когда смотрины были окончены, сержанты провели нас в спальное помещение казармы. Каждому из нас показали его место на вешалке ротной раздевалки, кровать на втором ярусе и личную тумбочку, после чего оставили для общения с тут же подошедшими другими солдатами. Оказалось все они старше нас призывом на полгода и с нашим приходом в роту должны перейти в черпаки, чему они были несомненно рады. Тут же нам стали рассказывать о негласных ротных порядках. Особенно выделялся среди всех парень, явно бывший лидером группы, по прозвищу Рубень (Серега Рубенцов). Говорил он спокойно и четко, как бы расставляя акценты на самом главном, и от этого казался серьезнее и старше своих сослуживцев.
– Вы, пацаны, теперь в боевой роте, а не в учебке. С уставом здесь попроще, а точнее его почти нет.
– Это мы уже заметили – сказал Рыба.
– Это нормально. Здесь, ведь, иногда стреляют. И даже, иногда попадают. Так что если будешь вести себя не как человек, а как гнида уставная, могут и оставить подыхать около периметра, забыв вытащить из-под обстрела.
– И часто здесь стреляют? – спросил я, припомнив ночной инцидент в батальоне.
– Да, зимой поменьше стали, а так раза четыре-три в неделю бывает, – вмешался солдат, которого звали Фетиш.
– Вы, пацаны, сейчас духи, пока через полгода, не придет новый призыв. Потом, перейдете в черпаки, и до следующего приказа будете черпачить на своих дедов.
– Что значит черпачить? – спросил я.
– Значит, выполнять разные поручения – что скажут. Только выполнять все надо в точности, никакие причины для невыполнения уважительными не являются.
– Можно, конечно отказаться, – вмешался еще один солдат – Тарас (Вадим Тарасенков), – вас никто за это не тронет, но и сами до дембеля, будете вне закона.
– Как это? – спросил Клин.
– С сержантами по уставу, от прочих бойкот. Все сам, никто иголки с ниткой не подаст. А о том, что бы на тебя кто-нибудь черпачил и речь не может идти. Узнают, что припрягаешь – пришибут.
– Слушай, – сказал Рыба, – нам тут камуфляж и бушлаты обменять предложили.
– Соглашайтесь, – сказал Тарас, – они ваши деды. Им на дембель парадки нужны. Сами станете потом дедами – поймете. Потом черпачить будете, станете все равно парадки им делать. Так лучше уже сейчас начать.
– Прочерпачите полгода, – продолжил Рубень, – вас переведут в фазанчики. Тех, кто черпачил, всех переведут обязательно. Чтобы не перевели, нужен исключительный косяк. Ну, я даже не знаю, – намеренно вложить кого-то или подставить по полной. Проходите фазанами полтора года и вас переведут в деды, а потом еще месяца через три, как только выйдет приказ, перейдете в дембеля. Ну, об этом вам, как впрочем, и нам думать еще рано.
– Вот, сейчас, вы пришли, теперь наш призыв в черпаки перейдет, – вновь подал голос Фетиш.
– А как в черпаки переводят? – спросил Раджа.
– Вам, духи, об этом еще рано думать, полетаете с наше, тогда будете спрашивать!
– Хлебало закрой, Жмура! – ответил на наезд, Рубень, – пацанам все растолковать надо, пусть спрашивают, что бы потом косяков меньше было. В черпаки у нас не переводят. Ты, был дух, пришли новые, молодые и ты автоматически стал черпаком, если желаешь, конечно.
– А что, были такие, что не желали? – спросил Рыба.
– Были и есть, – ответил Тарас. Вон Фока не черпачил, он в штабе бумажки пишет, да планы рисует, ему западло. Ну и поедет домой без альбома, парадки и с разбитой рожей, урод. Если он вас чего просить станет, сразу на три буквы посылайте, а если возбухать будет, можете и в морду дать. За него никто не впряжется, а жаловаться он сам не станет. Он ведь, по сроку службы, уже дедом должен стать и за неуставные сам таких получит…
– Теперь, слушайте, – продолжил Рубень, – вам, сейчас, в первые полгода, труднее всего будет. Все грязные работы на вас: все наряды, караулы, дозоры, порядок в казарме и вообще в части, в общем все, что прикажут. Мы конечно в чем-то поможем, но больно-то на нас не надейтесь. У нас теперь свои заморочки.
– Вы главное, друг другу в своем призыве помогайте, и друг за дружку держитесь, – поддержал разговор Тарас, – что бы один за всех и все за одного. Ну как это, вы потом поймете.
– Сейчас для вас все начальники, – вмешался в разговор, подошедший, но молчавший до этого парень – Серега Красин (Карась) – от ротного до фазанчика. С призыва Рубеня, как наш призыв в фазаны переведут, в роте будет десять черпаков. Это: Рубень, Тарас, Фетишь, Жмура, Пафик, Пыра, Кузя, Смоля, Чика и Зуй, а с нашего призыва: я, Плаха, Клим, Вира, Валет, Шкарп, Ряха, Качек, Шпунтик, Волчек, Тетеря, и Кочет теперь станут фазанами. Они вам никто. Да и другие фазаны тоже. Если они вас что-то попросят, можете помочь, а можете отказаться. За это с вас никто не спросит. О Фоке вы уже знаете. Не дай бог, если он вас припряжет, и вы для него что-нибудь будете делать. Получите все. Ну а все остальные, если чего скажут, будете делать. Сегодня вас припахивать, наверное, никуда не станут, а завтра с утра на порядок. Пацаны вам все покажут и объяснят. Понятно?
Мы молча кивали, хотя от такого обилия сразу навалившейся информации, в голове образовался легкий хаос. Возможно, видя и понимая это, парни решили провести нас по казарме, что бы немного отвлечь и показать, что и где находится. Мы вернулись обратно к входной двери и начали нашу экскурсию.
В общем-то, расположение комнат в казарме было стандартным, похожим на казарму в учебке. Налево по коридору располагались канцелярия старшины, каптерка и комната для теоретических занятий, окна которой почему-то были наглухо завешаны темной и плотной тканью светомаскировки. Напротив входа, как и везде, располагалась оружейка.
– А почему здесь две двери? – задал я давно мучивший меня вопрос.
– Это для того, чтобы удобнее было получать оружие и боекомплект по тревоге, – сообщил Тарас. – В одну дверь заходишь, а в другую выбегаешь, и никакой толкучки.
По другую сторону, справа по коридору находился умывальник. В нем, кроме всего прочего, у стены стояли еще четыре старых стиральных машины. Далее за умывальником находился туалет. Следующая за ним, была дверь бытовки, с утюгами, столами для глажки белья, тумбочкой для фурнитуры и швейных принадлежностей, а так же старой механической швейной машинкой. В углу стоял шкаф с сапожными инструментами и приспособлениями для ремонта обуви. В противоположном углу, был оборудован сушильный шкаф, с вешалками для сушки выстиранного обмундирования. Далее мы опять вошли в обширное и просторное спальное помещение роты, где в четыре ряда располагались двухъярусные кровати, рядом с которыми так же в два яруса стояли личные тумбочки бойцов. Слева в стене казармы имелись две двери, ведущие в пристройку. Одна из них вела в небольшой ротный спортзал и душевую комнату, с раздевалкой и четырьмя душевыми кабинками. Другая, в ротную столовую и кухню, где у плит колдовали над огромными котлами повара. Из кухни был выход на улицу, где рядом со стеной была уложена здоровенная поленница дров для кухонных плит и печей. Попутно парни продолжали нам рассказывать о положении дел в роте.
– У нас в роте три взвода, – рассказывал Рубень, – два бойцов и один спецов. Кроме этого еще одно отделение материального обеспечения: повара, хлеборез, кладовщики, санинструктор, слесаря и сварщики. В первом и втором взводе по одному отделению контрактников. Остальные срочники. Контрактники к нам относятся, постольку поскольку. Если чего насчет чистоты говорят, то все нужно сделать, а остальное как хотите. Над ними командует старшина Кряженников (Кряж). Он вообще, в роте второй человек после ротного, так что ему подчиняться беспрекословно.
– Вообще контрактники неплохие парни, – подержал разговор Фетишь, – и в бою любому спину прикрыть могут. С ними, конечно лучше дружить, но и шестерить перед ними не стоит. Во-первых, на шею сядут, во-вторых, это дембелей и дедов раздражает, а в-третьих, они сами этого не любят, иногда специально чего-нибудь такое просят, что бы проверку «на вшивость» устроить. Так, что уши держите востро.
– Третий взвод – это спецы, – продолжил Рубень, – водилы, бетерщики, пулеметчики, связисты, саперы и пеленгаторщики, а так же шесть снайперов. У них свои духи и свои черпаки. Мы к ним не относимся, так же как и они, нам дедами не являются. Кстати, на днях, должны и к ним духов прислать. Насколько я знаю, одного снайпера, одного пулеметчика, четырех связистов с пеленгаторщиками и двух водил: одного простого и одного на БТР. Так что вы будете не одни.
За этими разговорами мы не заметили, как подошло время обеда. Голод уже давал о себе знать, тем более, что завтрак мы пропустили. Во время обеда нас рассадили всех по разным столам. По сравнению с учебкой, кормили здесь намного лучше. Тем не менее, некоторые вставали, едва притронувшись к еде.
– Это деды, – объяснили нам пацаны, – им за три года солдатский хавчик надоел уже, вот и выпендриваются.
– Так что же они вообще ничего не едят?
– Едят, почему же, только по выбору. А иногда и сами себе чего-нибудь этакое готовят. Продуктов купят в чайной и жарганят. Месяц назад тут кабана завалили возле рва. Проверили – чистый. Офицеры его, конечно, сразу оприходовали, но и нам пара окороков досталась. Так деды неделю обивные ели.
– А вы, пацаны, ешьте не торопитесь, вы из-за столов все равно последние должны вставать.
– Почему?
– Посуду убирать на мойку, со столов стереть, а потом вымыть все и в столовой прибрать.
– Если не в карауле, то наряд по кухне каждый день теперь ваш, привыкайте сразу.
Как только все поели, мы снесли всю посуду в мойку, и призыв Рубеня, пока еще не ставший черпаками, тут же принялся её драить, вместе с кастрюлями и баками, в которых готовился обед. А к нам сразу же подошел сержант Дыба.
– За мной духи, – сказал он, – с вами ротный пообщаться хочет.
Мы все гурьбой прошли за ним в комнату для теоретических занятий и расселись за столы. Минут через пять туда вошел ротный. Мы все встали, смирно. Ротный как будто бы не заметил этого. Он прошел и сел за стол напротив.
– Садитесь. Что встали как истуканы. Здесь не в учебке, чтобы по струнке тянуться. Воины, – начал он разговор, – вам предстоит ближайшие три года служить на блокпосте нашей девятой роты. Вам парни уже, наверное, рассказали о местных порядках?
Мы молча кивали. Не останавливаясь, ротный продолжил.
– Хочу сказать, что до сегодняшнего дня всех в роте все устраивало, в том числе и меня. Я надеюсь, что так будет и дальше. Впрочем, если у кого-то будут жалобы и предложения, я их всегда выслушаю. Кроме меня, в роте есть еще четыре офицера, три командира взводов и начальник узла связи. Командир первого взвода старший лейтенант Зубнев (Зуб), командир второго взвода лейтенант Чиркунов (Чира), командир третьего взвода и зампотех роты старший лейтенант Шавшин (Шава), старшину роты Кряженникова (Кряжа) вы уже знаете. Еще есть начальник узла связи лейтенант Мальцев (Малой). Не удивляйтесь, что я называю вам их прозвища, потому что, как вам, наверное, говорили в учебке, это персональный позывной каждого. Он даже в личном деле записан. Есть еще десять сержантов – командиров отделений. Двое – Медведев (Медведь) и Метельков (Метель) – сержанты отделений контрактников. Муратов (Мурат), Дыбнев (Дыба), Конев (Конь), Ригалец (Рига), Матюшин (Митяй), Чистяков (Чистый), Чернышев (Черныш) и Фигрев (Фигура) – сержанты срочников. В настоящее время Ригалец находится в госпитале по ранению. Его замещает Митяй. Есть еще один сержант отделения матобеспечения – санинструктор Петровский (Пэдро).
Наша рота держит под контролем десятикилометровый участок периметра Зоны Полного Отчуждения. Пять километров на север, до территории седьмой роты нашего третьего батальона и пять километров на юг – до пятой роты второго батальона, сто тридцать второго полка тринадцатой дивизии. Охрана осуществляется в виде караула на блокпосте роты и в виде дозоров с внутренней стороны, по полосе отчуждения. Иногда по тревоге могут осуществляться рейды вглубь территории кордона. Но вам это не грозит, так как в рейдах участвуют только контрактники. Основной нашей задачей является недопущение несанкционированного пересечения периметра, как людьми, так и животными, особенно с территории Зоны. Подробности несения службы в карауле и дозоре вам расскажут командиры дозорных групп и начальник караула. Сзади, примерно в полутора километрах от нас, находится крупное село Ключи. Некоторые из его жителей бывают здесь и даже работают, например кочегарами, подсобными рабочими, слесарями и механиками. Впереди, на кордоне, на разном расстоянии от нас, имеются три небольших поселка, общей численностью около двухсот пятидесяти человек, как минимум треть из них вооружена. К нам они относятся лояльно, но это не значит, что можно расслабиться и успокоится. В весенние, летние и осенние месяцы в неделю, в среднем, у нас регистрируется до четырех, пяти попыток незаконного пересечения периметра. Иногда с применением оружия. Зимой интенсивность этих попыток снижается. Однако за прошедший сезон мы потеряли трех человек ранеными. Двоих пришлось комиссовать. Слава богу, не было убитых. Поэтому, предупреждаю сразу – здесь не учебка, здесь – война, здесь не наказывают, а убивают, поэтому рот не разевайте. Разинешь рот, залетит не муха, а пуля, поедешь домой в ящике. Надеюсь, это понятно всем. Осознайте это и запомните. И еще. Иногда сюда с территории зоны, к КПП приходят люди. Осуществлять с ними торговлю или обмен запрещено. Виновные будут наказаны. Если же кто-нибудь из них незаконно проникнет на территорию части, то виновные будут наказаны вплоть до дисбата. Надеюсь, это тоже понятно. Пока вам не присвоили личный порядковый номер и не закрепили за вами оружие, вы в караулы и дозоры не ходите.
Кроме людей на территории Зоны находятся различные дикие животные. Многие, из которых, в виду воздействия разных патогенных сред, мутировали. О них вам наверняка рассказывали в курсе «Защита от аномальных воздействий и мутантов Зоны». Эти твари, так же не должны проникнуть за периметр. И хотя ров и колючка внешнего ряда заграждений достаточно надежно защищают нас от большинства из них, защита эта не является стопроцентной. Поэтому, здесь нужно быть тоже очень внимательным. И при малейшей попытке зверья просочиться за ограждения, открывать огонь на поражение. Из мутантов на кордоне перед нами встречаются, собаки – слепые, голые и псевдопсы, крысюки, кабаны, плоти, дикие кошки, дикобры, гады, кроки. Последние три присутствуют только летом, а на зиму впадают в спячку. Зимой, особенно под конец, мутанты активизируются, так как за зиму их кормовая база сильно сокращается. А вообще, нужно просто, четко выполнять свои обязанности согласно уставу караульной службы и команды начальника караула и командиров дозорных групп. Тогда все у вас будет в порядке. Вопросы?
Вопросов у нас не было, потому что мы пока не знали о чем спрашивать.
– Ну, тогда вольно, разойдись, – скомандовал ротный, и не дожидаясь нашей реакции, первый встал и вышел. Но не успели мы даже встать, как к нам вошли сержанты.
– Садимся на место, духи! – распорядились они, – небольшая беседа.
– Вам наши пацаны, объяснили ваши обязанности? – спросил Мурат.
Мы дружно ответили утвердительно.
– Теперь мы расскажем вам, о том, что вам можно и чего нельзя, – продолжил Дыба.
– Вам, пока вы не черпаки, нельзя: смотреть телевизор и видик, нельзя ходить в увольнение в поселок, нельзя ходить по казарме после отбоя, если только вы не в наряде, нельзя первыми вставать из-за стола в столовой, нельзя устраивать драк, даже между своим призывом, нельзя ложиться в санчасть, нельзя ходить в душ на неделе. Если вам приходит посылка, вы можете забрать вещи, а продукты несете в роту на общак. Сзади санчасти расположена чайная. Там торгуют местные. Вы можете покупать там любые товары, кроме продуктов. За косяк, любого из вас, отвечают все – весь призыв. Так, что следите друг за другом.
– Теперь, что вам можно. Вам можно: вежливо посылать подальше контрактников, фазанчиков и спецов, если они заставляют вас что-то делать кроме порядка, то же делать с черпаками, если они будут у вас требовать продукты, вещи или деньги. Посылать еще дальше ефрейтора Фокина (Фоку), по любому поводу.
– А если гундеть или пугать начнет, можно дать в глаз. Сами не справитесь, нам скажите, мы подправим.
– Кстати, если контрактники или спецы вас доставать начнут, тоже нам говорите, мы разберемся, – поддержал Дыба.
– Надеемся, все всё поняли? – подытожил Мурат, – повторять не будем. Сейчас все наводим порядок в роте, а потом помогаем на кухне готовить и накрывать ужин.
Разговор был окончен. Мы встали и пошли выполнять распоряжение сержантов. Наша служба в боевой роте началась.
На следующую же ночь после нашего прибытия в боевую роту, меня разбудил шум и какая-то возня в казарме. Деды и фазанчики, подняли среди ночи старых черпаков призыва Плахи и по одному стали приглашать их в учебный класс, хотя было впечатление, что те вовсе и не спали, а только делали вид и чего-то ждали. Из класса, через открытую дверь спальника, доносились странные звуки. Такое впечатление, что там кого-то били. Я стал соображать, какой такой страшный косяк сотворил призыв Плахи, что бы на них поперли все старослужащие. Парни заходили туда по одному, а минуты через три выходили какие-то помятые, некоторые даже со слезами. В то же время, некоторые из них почему-то поздравляли друг друга и были явно чем-то возбуждены. Я ничего не понимал. Рядом с моей койкой на верхнем ярусе, была койка Тараса. Я толкнул его. Оказалось, он тоже давно проснулся, а может и не спал вовсе, только не подавал виду.
– Что творится, Тарас? Я вообще ничего не пойму.
– Тихо. Лежи спокойно. Это призыв Карася в фазаны переводят.
– Как это?
– Да, вот так. Перевернут табурет, поставят вверх ножками. Потом встаешь на эти ножки ногами и руками, в позе буквы ЗЮ, а все деды и фазанчики тебе по заднице со всей силы свернутым ремнем бьют. Деды два раза, фазаны по одному. А ты устоять должен.
– А если свалишься?
– Тогда, все поновой. И что бы ни звука. Выдержал – все, был черпак, стал фазанчик, пусть даже вся пятая точка синяя. Везет пацанам. А нам еще полгода летать.
– Да, везет.
– Ладно, спи. Сегодня не ваш день, да и не наш тоже.
Дни полетели как снежинки на ветру. Все молодое пополнение раскидали по отделениям первого и второго взводов, а через неделю в роту пришло еще и пополнение для взвода спецов. Я, Рыба, Клин, Клюй, Мельник и Скляр попали в первый взвод. А Раджа, Жихря, Щербак и Тоха – во второй. За всеми нами закрепили оружие, дали новый личный жетон-медальон и персональный номер, тот, что теперь будет на моем рукаве до дембеля (мой 34). Теперь мы могли нести караульную службу. «Группа крови на рукаве, мой порядковый номер на рукаве, пожелай мне удачи в бою …» – вспомнились вдруг слова слышанной где-то старинной песни. С интервалом через сутки мы несли охрану блокпоста и ходили в дозор. Охрану продовольственного склада и склада ГСМ осуществлял третий взвод. В караул, на сутки, заступал поочередно первый или второй взвод: тридцать два человека в дозор и шесть человек от третьего взвода – в караул на склады. Кроме этого в караул заступали четыре пулеметчика, на БТР и на вышку, и два снайпера. Они по четыре часа вели постоянное круглосуточное наблюдение за дорогой от КПП в Зону и за местностью в пределах видимости. Кроме этого примерно по два три человека из каждого взвода, находились в резерве. Обычно, если это не были деды или дембеля, они заступали во внутренний наряд дневальными.
Здание блокпоста представляло собой довольно большое, массивное сооружение, без окон, сложенное из бетонных блоков, с трубами периодически гудящей вентиляции на крыше. Слева и сзади, за железной дверью со звонком, располагался вход. Далее, прямо и направо, вдоль боковой и передней стены шел холодный, освещаемый в ночное время лишь личными налобными фонариками, коридор, достаточно широкий, чтобы в нем могли спокойно разойтись два вооруженных человека. В его наружных стенах, через равные расстояния располагались десять открытых бойниц. В середине коридора был оборудован наблюдательный пост для снайперов, оснащенный высокократными оптическими приборами, в том числе – электронным, инфракрасным биноклем ночного видения с целеуказателем. В конце коридора, справа располагался вход в караульное помещение. Внутри него находилось основное помещение для личного состава караула, оружейка, пост связи, комната начкара, помещение отдыха бойцов, с топчанами, умывальник и туалет. Сразу слева, от караулки проходила дорога в Зону, закрытая железными, сваренными из толстой арматуры, воротами, запертыми на замок. Ключ от него находился у начальника караула. Примерно в трех метрах от второго ряда заграждений периметра находился ров. Он был стандартных размеров – два с половиной метра в глубину и четыре метра в ширину. Однако, в отличие от виденного нами на полковом пропускном пункте, стены у него не были выложены бетонными блоками, а укреплялись с помощью врытых в землю бетонных и деревянных столбов, в пазы которых крепились бревна или массивные деревянные плахи. Напротив КПП блокпоста, через ров был перекинут стационарный мост из бетонных плит. Подходы к нему охранялись пулеметной точкой на вышке и БТРом и освещались в ночное время двумя прожекторами. Вправо и влево от блокпоста, с внутренней стороны заграждений, внутри полосы отчуждения, которая, как оказалось, была шириной всего пятьдесят метров, проходила полоса грунтовой дороги, регулярно расчищаемая от снега бульдозером и достаточно широкая, что бы по ней мог спокойно проехать БТР. Она тянулась на расстояние пяти километров в каждую сторону, соединяясь с аналогичными полосами, зон ответственности соседних подразделений, а то что мы первоначально приняли за заграждения первой полосы оказалось, всего лишь оградой территории части. По дорогам осуществлялось пешее патрулирование периметра, с помощью четырех дозоров в каждую сторону. Через каждый километр пути старший дозорной группы выходил в эфир и докладывал на блокпост об обстановке на периметре. Невыход на связь дозора, автоматически приравнивался к нападению на него. На место тут же, во главе с начкаром, выезжал свободный личный состав караула на дежурном БТРе, а если нужно, то и на двух, в разные стороны одновременно. Интервал между выходами квадов (четверок дозорных групп), составлял один час. Выходило, что пока две дозорные группы осуществляли патрулирование, две другие два часа отдыхали.
Первый же мой караул начался с происшествия, которое, в общем то, и происшествием не считалось, но навсегда отпечаталось в моей памяти. Мы, трое молодых: я, Рыба и Клюй (Димка Клюев) находились днем в караульном помещении, когда в него ввалилась довольная рожа одного из фазанчиков Муры (Кольки Мурысина).
– Эй, духи, все на выход, развлекуха появилась.
– Чего там? – спросил один из будущих дедов, Васька Жуков (Таракан).
– Слепой пес к воротам идет, один.
Половина, из тех, кто был в караулке, как по команде вскочила и вывалила с двумя дежурными биноклями в коридор к бойницам. Мы молодые, встали и вышли вслед за ними.
– С пулеметчиками по рации я уже договорился, чтобы не стреляли, – сказал Мура.
– Один идет, без стаи, – сказал кто-то.
– Видимо совсем, хреново ему, раз на блокпост вышел.
Кто-то сунул мне бинокль, и я увидел его. Совсем близко. Пес шел совершенно спокойно, он не крался и не пытался спрятаться, не бежал, а просто шел спокойным, неторопливым шагом. Я как завороженный следил за этим приближением. Его уже можно было разглядеть во всех подробностях. Короткая черная шерсть. Длинные ноги, узкая морда, на которой,… у меня мурашки пробежали по спине, не было не то, что глаз, даже глазниц. Пес шел, подняв морду и втягивая носом воздух. Он нас чуял и прекрасно знал, где мы находимся, однако продолжал идти. Подойдя на расстояние около тридцати метров перед мостом, он встал и застыл как вкопанный.
– Чего он дальше не идет? – спросил я.
– А зачем? – ответил мне голос нашего взводного и начкара Зуба.
Я с удивлением увидел, что он тоже вместе со всеми стоит и рассматривает пса в бинокль.
– Если бы он хотел пробежать, через ограждение, то давно бы уже петляя, ломился через мост, – вмешался в разговор Дыба. – Нет, он умирать пришел.
– Как это умирать? Сам? – спросил Рыба.
Я посмотрел на окружающих. Казалось, картина за периметром никого не удивляла. Все смотрели спокойно, либо с любопытством, ожидая какого-то зрелища.
– Просто умирать, – сказал Шкарп, – старый стал или раны одолели, а может из стаи погнали и теперь жрать нечего.
И тут я осознал, понял всю боль и тоску этого старого слепого пса, решившегося на последний в этой жизни отчаянный поступок. Он знал, что ждет его у блокпоста. Знал. Именно за этим он и пришел. Теперь я понимал, почему он не торопился и не шел дальше. Он ждал. Ждал своей участи. Он пришел умирать.
– Кром, Рыба, Клюй, за оружием марш, – услышали мы голос Зуба.
Мы прошли в караулку, взяли из пирамиды свои автоматы и вышли опять в коридор.
– На боевые позиции, – скомандовал Зуб, – приготовиться к стрельбе.
Взводный командовал спокойно, и даже, не смотря на оживление стоявших в предвкушении зрелища вокруг солдат, как-то отрешенно. Мне показалось, он чувствовал то же, что и я. Сердце мое бешено колотилось. Дрожащими руками я пристегнул магазин, отщелкнул предохранитель и передернул затвор, направив автомат в амбразуру бойницы.
– К стрельбе готов, к стрельбе готов, – услышал я голос Рыбы и Клюя.
– К стрельбе готов, – выдавил я и не узнал свой собственный, осипший от волнения голос.
– Огонь, – все так же спокойно, скомандовал Зуб.
Я поймал в прицел, одинокую на снегу фигурку слепого пса и нажал … Грохнули короткие очереди выстрелов. Старый слепой пес дернулся, как будто бы вздрогнул, пули отбросили его назад, и он застыл на красном снегу. Все …
Когда-то раньше я представлял, как встречусь в яростной схватке с мутантами, как буду биться с ними, расстреливая из автомата и, возможно, сам даже буду ранен. Но никогда не думал, что моя первая встреча с порождениями Зоны произойдет именно так. От чего-то не было ни гордости за себя, ни тем более радости от одержанной победы, а только чувство пустоты и даже какой-то вины, за то, что вот так все получилось.
– Мурат, мясо от дороги уберите, – сказал Зуб и, повернувшись, ушел в караулку.
– Кром, Рыба, Клюй, за мной марш, – скомандовал Мурат.
– Мурат, возьми лучше меня, мне надо, – попросил сержанта Пыра, один из черпаков.
– Ну, я не знаю, – ответил Мурат, – это их добыча, мне все равно.
– Пацаны, дайте, я вместо кого-то из вас пойду, – попросил Пыра.
– Иди, вместо меня, – ответил я.
Мне не хотелось еще раз глядеть на растерзанное пулями тело слепого пса, и я был рад подвернувшейся возможности. Пыра сорвался с места в караулку за автоматом. Я тоже пошел туда, перехватив за цевье еще теплый АКМ. В караулке, я зашел в оружейку, отстегнул рожок, разрядил автомат. Потом положил его на рабочий стол и стал разбирать для чистки. Из головы не шел старый слепой пес, одиноко стоящий на белом снегу напротив моста, в ожидании своей участи. За этими думами я даже не заметил, как вернулись Рыба, Клюй, Пыра и Мурат. Мурат и Пыра, отсоединив магазины, поставили автоматы в пирамиду, а Рыба и Клюй, разрядив свои АКМы, присоединились ко мне.
– Спасибо Кром, – подошел ко мне Пыра. – Мне Студа хвост заказал, а тут как раз этот пес.
Студа был одним из дедов – будущих дембелей, которые по весне должны были отправиться домой. Пыра был черпаком, а хвост был его заданием или ЦУ, как у нас говорили. В руке Пыра держал что-то.
– Это его? – спросил я.
– Да.
– Дай посмотреть.
Отрезанный ножом хвост был еще теплый. Необычный, чешуйчатый как у крысы, с редкой шерстью. Он не выглядел каким-то уж редким и привлекательным сувениром. Мне подумалось, что хвост псевдопса красивее. А вдруг и он не был убит в том поединке, и брат Юрки Кумова наврал, как будет, наверное, врать Студа, бахвалясь своим героизмом перед девками на гражданке. Вдруг тот псевдопес тоже вышел умирать? Мне стало как-то не по себе. Я отдал хвост. Похоже, нечто подобное испытывали и два моих друга. Вира заметил это.
– Что, пацаны, хреново? Ничего, это всегда бывает, когда в первый раз по живым. Потом привыкните. Еще не раз придется. А вы четко его завалили. Сразу умер, не мучился.
– Вы его закопали? – почему-то спросил я.
– Да, – ответил Пыра, – оттащили подальше вглубь и в сторону от дороги, присыпали снежком. Ночью стая придет, утащат, раздеребанят и костей не останется. Сейчас у них со жратвой туго. Все уйдет. Они наверняка за ним следили и за нами, как мы его тащили, и местечко приметили.
– А как же они не побоятся к блокпосту подойти? – спросил Клюй.
– А чего бояться? Ночью все равно ничего не видно. А потом, голод не тетка…
Мне представилась стая, стоящая над убитым телом под завывание пурги. Вот только сознание упорно отказывалось видеть, как они рвут на части тело своего собрата. Почему-то представлялось, что они просто прощаются с сородичем, собачья душа которого ушла за периметр на чистые земли. Я понимал, что это наивно и глупо, но поделать с собой ничего не мог. Больше в те сутки ничего не случилось, и караул прошел без происшествий.
Происшествие случилось через месяц, в начале февраля. Зона снова напомнила о себе, но на этот раз по-другому. Мы были в дозоре. Наш квад, состоящий из контрактника Баро (цыгана Мишки Коновалова) – командира дозорной группы, Кирюхи (Андрюхи Кирилова) из дедов, фазанчика Воблы (Кольки Лысина), прозванного так за свою скелетоподобную внешность, и меня, уже дошел до крайней контрольной точки и, послав сообщение в эфир, начал возвращаться обратно. Нужно сказать, что форма передвижения квадом (квадратом или ромбом), когда один впереди двое чуть сзади по бокам, слева и справа, и один сзади всех, наиболее оправдала себя как для передвижения по Зоне, так и вдоль полосы отчуждения. Она позволяет наиболее эффективно вести наблюдение за окружающей обстановкой, а в случае боестолкновения не подставляет под огонь сразу весь личный состав.
Дозор проходил спокойно, без происшествий. Мы возвращались и уже прошли четвертую отметку. Баро доложил по рации на блокпост, что все спокойно, как вдруг…
– Движение за рвом, слева на одиннадцать часов, – услышали мы в наушниках гарнитуры голос Баро.
Мы кинулись к снежной бровке, надвиганой за зиму бульдозером, периодически чистившим полосу дороги, и залегли за ней, как за укрытием. Нас, одетых поверх основной одежды в белые маскхалаты, было почти не заметно, зато противоположный откос рва был нам виден четко. Там и вправду наблюдалось какое-то шевеление. Баро жестами велел мне с Воблой проползти метров пятьдесят вперед вдоль бровки и залечь там, в засаде, в то время как он и Кирюха взяли на прицел незваных гостей. Мы с Воблой поползли вперед. Преодолев эту дистанцию, мы обернулись к Баро и получив от него утвердительный сигнал, залегли под бровкой, как раз напротив предполагаемых нарушителей. Сняв автоматы с предохранителей, мы приготовились открыть огонь по первому же приказу. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, а кровь бешено стучала в висках.
– Эй, за рвом, не шевелиться и оставаться на месте! – прозвучал зычный окрик Баро. – Бросаем оружие и медленно встаем! При любой попытке оказать сопротивление патруль стреляет без предупреждения!
– Не надо стрелять, тут дети! – услышали мы вдруг женский голос.
Мысль о том, что мы могли застрелить женщину с ребенком, пронзила меня как стрела. Лоб и спина мгновенно покрылись липкой испариной. А вот Вобла, да и Баро с Кирюхой остались к воплям с той стороны абсолютно равнодушными. Кирюха продолжал держать людей на мушке, а Баро рассматривал в бинокль. Потом он жестами приказал нам приподняться из-за бровки и вести наблюдение. Мы выглянули. На той стороне рва, на его границе, стояла женщина, одетая в какие-то лохмотья. На руках она держала сверток, возможно закутанного младенца, еще один ребенок, тоже закутанный с ног до головы, стоял возле неё. Более никого рядом видно не было. Воцарилась некоторая пауза, во время которой, я пытался разглядеть женщину и детей, Вобла и Кирюха держали её на прицеле, а Баро, вероятно оглядывал окрестности в бинокль.
– Кто такая? Что тут делаешь? – Спросил он, очевидно, никого не обнаружив.
– Анастасия Привалова, – отозвалась женщина. – Мы из Гнилищ, села на кордоне, – начала она свой рассказ. – Я одна, никого кроме детей не осталось. Я из Белорусии, из под Орши. Я осенью в Гнилищи пришла. Хотела, как беженка с детьми за периметр уйти, но документы потеряла. Нам в селе дом полуразрушенный выделили. Мы там, с еще одной такой же, как мы семьей, жили. Света её звали Черемная, умерла она, и дочка её Людочка тоже. От голода, обессилили. Одна я припасов и дров за осень не успела много запасти. До января еще хватило, а дальше голодать стали. А у всех тоже с едой туго, и кормить нас, просто так, никто не захотел. Когда Света с Людочкой умерли, я стала, себя за деньги и еду продавать. А потом бабы местные пригрозили убить. Я не знала, что делать, а потом поняла, что беременна и вообще руки опустились. Без документов кто меня пропустит? Мне и посоветовали за периметр самой перейти, и место указали где. Здесь скобы вбиты в стены. И как через проволоку пройти рассказали.
Она кричала надрывно через ров, и было понятно, что говорила она не столько для нас, сколько выговориться хотела сама для себя. Мы слушали эту исповедь молча, опустив автоматы.
– Ну, тогда, давай, иди сюда! – крикнул Баро. – Помочь перейти через ров мы тебе не можем, а вот через проволоку, пособим.
Женщина постояла в нерешительности несколько мгновений, потом двинулась вдоль края рва. Пройдя некоторое расстояние, она остановилась, сказала что-то старшему ребенку и стала разгребать снег. Она положила на край сверток с младенцем и стала спускаться, нащупывая ногой ступени скоб, потом взяла младенца и скрылась во рву. Потянулись медленные минуты ожидания. Больше всего мне хотелось разрезать колючку и пойти помочь им подняться. Я сказал об этом Баро.
– Нельзя, сразу трибунал. Она должна до заграждений сама дойти.
Мы ждали. Между тем женщина показалась на этой стороне рва. Она, держась одной рукой за скобу, другой толкала сверток с младенцем наверх. Младенец был тяжелый и все соскальзывал вниз с сугроба. Я вдруг почувствовал, что во мне напрягся каждый мускул. У меня было одно желание – бросится ей на помощь. Наконец она утвердила младенца на снежной вершине и начала окоченевшими руками разгребать снег, что бы выбраться самой. Пока она вылезала, чуть-чуть не сорвалась вниз. И хотя снег во рву и смягчил бы падение, эта картина заставила мое сердце екнуть. Выбравшись изо рва, женщина подошла с младенцем к заграждению. Выглядела она так, что было трудно определить, сколько ей лет. Худая, грязная, закутанная в какое-то тряпье, она подошла к нам и протянула младенца. Его тут же принял на руки Кирюха. Оказалось, пока я мучился переживаниями, он уже разрезал колючку, сделав в ней проход. Женщина, отдав младенца, повернулась и пошла обратно. На другой стороне рва её ждал второй ребенок. Между тем, Баро по рации сообщил о нарушении периметра. – Женщина, с двумя детьми, – докладывал он, – преодолела ров и разрезала проволочное заграждение, без оружия, задержана, вышлите дежурное подразделение. Ждем.
Между тем женщина уже поднялась на противоположный край рва и стала спускаться со вторым ребенком. Минуты казались вечностью. Я все боялся, что БТР прибудет раньше, чем она вылезет или, что она вообще не сможет подняться со вторым ребенком. Он ведь явно на много тяжелее младенца. Женщины не было очень долго. Наверное, она отдыхала на дне рва. Потом, наконец, она показалась вместе с ребенком на его краю. Она подтолкнула малыша, он медленно заполз на край, встал и так же медленно пошел к нам. Женщина явно была обессилена. Она долго не могла окончательно подняться наверх. Казалось силы её оставили и она сейчас сорвется в ров. Мы перенесли уже второго ребенка через проволоку, когда ей все же удалось залезть. Она совсем выбилась из сил и до колючки уже ползла на четвереньках.[/p
